Дневник Дмитрия Лошагина за 3 дня до приговора
«Итак, сегодня в 5 часов утра 15 числа 2015 года я начинаю писать свою новую, 5-ю по счету книгу. Не слишком ли много пятерок? Думаю, вполне достаточно для того, чтобы обусловить мою бессонницу в этот летний переходный для меня день. Дело заключается в том, что писатель имеет неосторожность вынашивать свое произведение: он собирает факты, высматривает типажи, формулирует концепцию и хоть как-то набрасывает сюжет. Но все это копится и разбухает в нем до того момента, пока однажды он не осознает, что не писать он уже не может. Слова сами складываются в предложения, предложения в абзацы. Процесс этот напоминает составление икебаны, где причудливое сочетание цветов и травинок превращается в букет. Пожалуй, в литературе таким букетом считается стиль автора. Именно он отличает его от других, он говорит о характере и образе мыслей…
Ах да, к чему я это? Так вот, дорогой мой читатель, опираясь на прошлый опыт, я могу открыть вам свою тайну. Пожалуй, самым привлекательным подходом к изложению своего повествования является своего рода дневниковость. Это когда ты смело и открыто пишешь о том, что происходило, происходит и будет происходить с тобой.
Не будучи писателем по образованию, мне все же хватило наглости однажды сесть за стол и начать описывать круговорот событий своей жизни. Уверен, что любому человеку хоть раз в жизни приходила в голову такая идея. Моей же наглости хватило на то, чтобы закончить начатое, придумать развитие сюжета и вывести главного героя, а в данном случае себя на ровную дорогу жизни, преодолев перед этим немало поворотов судьбы. Я не знаю, что это было: экстрасенсорика, трансерфинг или программирование. Но только по факту я получил хорошую выручку от весьма приличного тиража и все придуманные события в воплощении. Вы будете удивлены, но в течение следующих десяти лет со мной сбывалось то, что я имел неосторожность прописать в сюжете моего романа. В моей жизни стали появляться люди и происходить события, придуманные когда-то мной для интересного развития сюжета. Более того, описанные события стали происходить и с теми, кто был рядом и имел неосторожность стать героем романа. Сначала меня это забавляло, потом пугало, затем я привык и перестал предавать этому значение. Но точность и невероятность последнего поворота моей судьбы вновь заставила меня задуматься о том, как именно это происходит… Сейчас мой сценарий подошел к концу. Ошарашив и перевернув мою жизнь с ног на голову, он заставил меня задуматься о продолжении.
Смерть близкого человека, кризис в карьере и даже подброшенные в мою машину наркотики – все это имело неосторожность сбыться. Перерубленный в собственной прогнозируемой мясорубке жизни, я снова собрался из фарша в котлету. Мое вновь возродившееся, мало знакомое Я требует развития последующего сюжета. Несколько робея перед предстоящей неизбежностью душевного стриптиза, откладывая и сопротивляясь, все же не вижу другого выхода, кроме того, чтобы писать продолжение. Ведь таким образом ты хоть как-то можешь управлять своей жизнью и анализировать бесконечный поток событий. И даже пусть я тешу себя надеждами, что я в силах хоть что-то контролировать, но именно эта самая надежда вселяет в меня интерес и дает веру в будущее, является единственным способом закрыться и уйти в полное одиночество. Писать нужно тогда, когда ты уже не можешь не писать. Я не могу…
Думаю, вряд ли меня поймет тот, что не проходил ничего подобного, чья жизнь была наполнена вполне связными, дополняющими друг друга событиями. Разве можно описать словами то состояние, когда в один миг ты теряешь все. Ты как будто глохнешь. Тебе кажется, что все это происходит не с тобой. Еще одна навязчивая идея не покидает сознание: что все это – просто-напросто сон, дурной кошмар после съеденного куска некачественного мяса или лишнего стакана виски. Нет. Этого не может быть. Кто-то однозначно смеется надо мной. Ну, конечно, мои друзья большие выдумщики. Они нарочно разыграли этот спектакль, чтобы заставить адреналин разбавить мою вяло циркулирующую кровь. Но пора бы уже прекратить эту комедию, иначе я могу взаправду испугаться, и им придется компенсировать мне моральный ущерб, а ущерб, нанесенный ранимой творческой личности, резко возрастает, так как для того, чтобы испытать вдохновение, достаточно просто пощекотать нервы. Согласен: легкое сексуальное влечение, предвкушение близости, перемен, ревность, испуг, соперничество… Все, что угодно, только не страх. Страх блокирует, заставляет твой мозг работать в режиме выживания. Это когда ни о чем духовном ты уже думать не можешь. Ты превращаешься в животное, оголяющее свои самые низменные инстинкты.
Эти капли пота у меня на лбу – наверное, здесь слишком душно. Конечно, в камере кроме меня еще десять человек, и все они тоже потеют и ужасно воняют. Терпеть не могу кислый запах несвежего тела. Крутит живот. Господи, да что я тут делаю? Хватит уже! Каждой шутке есть время. Ненавижу длинные анекдоты. Каким бы одаренным ни был рассказчик – ты неизбежно теряешь интерес и смеешься в конце для того, чтобы не показаться недогадливым анекдотом. Разве непонятно, что если человек полез в свой телефон… Кстати, где мой телефон? Кажется, его забрали, вытащили прямо из кармана, когда запихивали в этот зоопарк. А все для того, чтобы я не мог позвонить Юле, чтобы она все опровергла. Поверить не могу, что она согласилась участвовать в такой жестокой шутке. Со смертью вообще-то не шутят. Можно ее и накликать. Конечно, она любительница пощипать мне нервы, но неужели мое равнодушное «делай, как считаешь нужным», довело ее до того, чтобы играть со словом смерть. Ведь это не какая-нибудь невинная шалость – пропасть на неделю и не давать о себе знать. Все сделано специально, чтобы я начал ревновать и беспокоиться. Ведь раньше я места себе не находил, строило ей выключить телефон и задержаться на вечеринке, куда она отправилась якобы с подругами. Но когда все стало вываливаться у меня из рук… как она смеялась, когда узнала, что я разбил свой фотоаппарат. Проказница. После ее трепетных возбуждающих ласк, да я готов был разбить еще несколько. Но почему ее заводят эти игры. Порою я думаю, что сам по себе я ей не нужен. Ей обязательно нужно приправить меня каким-то соусом и желательно острым. Неужели я такой пресный, что меня нельзя включить в меню в чистом виде? Брак – это самый верный способ наскучить друг другу. Бедная моя девочка, я должен был объяснить ей раньше, что период сумасшедшего утопания друг в друге не вечен. Рутина неизбежна. Следует делать передышки. Мне плевать, что думают по этому поводу другие, я не хочу ограничивать ее свободу. Хочу, чтобы она сама пришла к тому, что должна быть здесь, рядом со мной, потому, что это только наш маленький мирок, самый близкий, уютный, не заляпанный чужими руками. И все же бедная девочка, она сочла мое согласие за безразличие и решилась пустить в ход этот нелепый страх. Страх перед тем, чтобы потерять ее навсегда. Идиотизм все же. Мне даже в бреду не пришло бы в голову так шутить. Даже будучи ребенком я не шантажировал родителей смертью. Все это – ее избалованность, дурное воспитание. Да ладно, Лошагин, разве тебе когда-нибудь нравились добропорядочные семейные девочки? Можно рассуждать сколько угодно, но только себя не обманешь. Огонь, красота, порок. Кажется, кто-то идет… Наконец-то. Порядком надоел этот перфоманс.
По узкому слабо освещенному коридору к камере приближались две фигуры. Когда они подошли ближе, все находящиеся в камере с усталым любопытством подняли головы, что касается меня, то я аж подпрыгнул на месте и неожиданно для себя самого со злостью вцепился в решетку. Рядом со смотрящим стоял ААА – мой знакомый юрист. Я сразу узнал его и устыдился своих эмоций. Не хватало еще показать им, что я вправду испугался их авантюры. Как, однако, все четко исполняют свои роли. А эта вселенская печаль в его глазах… что же, я тоже отыграю свою. Потом обязательно им отомщу. Недооценивать мою фантазию им больше не придётся.
— Лошагин, на выход. В комнату переговоров. У вас полчаса.
Я почувствовал, как мое лицо исказила кривая гримаса. Должно быть, сейчас я выгляжу идиотом.
— Сидоров, здорово. Они и тебя к этому припахали. Ну ты даешь. Надеюсь, ты принес что-нибудь пожрать. Я вообще тут оголодал со вчерашнего дня. Да и вообще.. снимите с меня эту восьмерку, нос чесать неудобно.
Смотрящий ехидно улыбнулся, подтолкнул меня вперед. Я начал заводиться. Ненавижу, когда ко мне прикасаются посторонние люди. С детства раздражаюсь на ненужные тактильные контакты. Мы зашли в комнату, и дверь за нами захлопнулась.
-Наконец-то. Слушай я уже порядком устал от этой канители. Столько времени вам еще нужно, чтобы я поверил в абсурдность всего происходящего? Какой бы сюрприз я не получил взамен этого ожидания – вы должны быть уверены, что это стоит того. Ненавижу разочаровываться. К тому же вечером у меня съемка, хотелось бы как-то подготовиться.
— Присядь, Дима. Нам нужно поговорить, – С. не выходил из образа. Однако играть самого себя не так уж трудно. Никакого мастерства. А самообладания у юристов хватает.
Я сел и откинулся в кресле. Потом нарочито наклонился вперед и попытался изобразить на лице вопросительный знак. С. немного замешкался, но потом сел напротив:
— Это хорошо, что ты так все воспринимаешь. Ведь, по сути, до конца все не ясно. Но пока все подозрения концентрируются на тебе. Видимо,кому-то это удобно.
— Я даже готов взять на себя вину еще парочки бомжей из той клетки, только давайте уже закончим со всем этим розыгрышем. Я оценил масштаб и старательность в подготовке. Занавес!
С. тяжело вздохнул. Видно было, как слова накапливаются у него на губах. Но порядок был еще не определён, поэтому он продолжал шевелить ими молча.
— С., поверь мне, ты не тот человек, который может меня в чем-то убедить. Я слишком хорошо тебя знаю.
Брови адвоката сдвинулись к переносицеи внезапно раздулись. Трудно было предположить, что он намеревается сделать: заплакать или закричать. Не произошло ни того, ни другого, очевидно, вовремя совладав с собой, он немедленно выпустил воздух из легких и заговорил ровными, тщательно продуманными фразами.
– Дима, неужели ты ничего действительно не понимаешь? Или даешь основания считать себя умопомраченным? Возможно, это сработает в нашу пользу, но здесь и сейчас ты можешь ничего из себя не изображать. Мы остались здесь одни. И нам нужно многое обсудить, составить план действий, определить стратегию и тактику поведения. Дело слишком серьезное. У нас нет права на ошибку. Я взялся защищать тебя лишь только потому, что ты мой друг и я верю, что ты не убивал Юлю. Любой другой бы на моем месте…
— Постой, – под воздействием его интонации в моей голове промелькнула мысль, что все, происходящее со мной в течение последних двенадцати часов, может граничить с действительностью. В груди что-то сдавило. Стало трудно дышать. – Повтори,что ты сейчас сказал.
— Господи, Дима, собери, наконец, себя в одно целое. Ночью твоя жена Юля была изнасилована и жестоко убита. Все считают, что это сделал ты. Слышишь меня?
Со всех участков моего головного мозга стали стекаться мысли. Они закружились шумным хороводом. Голова стала сжиматься так, как будто на нее надели железную каску маленького размера. Я пытался ухватиться хоть за одну из мыслей, чтобы она проскользнула наружу и послужила бы хоть каким-то ответом. «Нет, нет, нет, – кричало подсознание. – Этого не может быть! Уберите меня отсюда! Оставьте в покое! Верните назад. Я не хочу быть здесь!». Вместо мысли наружу просочился какой-то невменяемый звук, похожий на стон. Потом сработало именно оно – подсознание. Поэтому как из всего потока мыслей наружу проступила следующая:
– И ты тоже считаешь, что это сделал я? – видимо, впервые слова прорубили щель наружу, и далее в эту щель уже повалилось все подряд. – Что? Что ты такое говоришь? Скажи, что это розыгрыш. Глупая, скверная, жестокая, твою мать, шутка. Что за манера издеваться над человеком? Вы что – не понимаете, что вы зашли слишком далеко…
— Это нормально. Все, что сейчас с тобой происходит, это нормально. Отрицание как следствие непринятия действительности, с целью избежать боли, – он подошел, попытался взять меня за плечи. Я почти неосознанно оттолкнул его от себя. Он направил на меня обе ладони, чем еще больше взбесил меня. – Я понимаю – это больно. Но боль со временем пройдет. Ее уже не вернуть, а тебе нужно жить. И если хочешь знать, я здесь именно потому, что верю. Я верю, что ты не убивал ее. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы все остальные тоже в это поверили, слышишь?
Слышали ли я его? Скорее, читал по губам… пытаясь понять, в каком моменте все это стало для меня реальностью. Ведь возможно, если мне удастся вернуть этот момент, то я смогу повернуть время назад и стереть все подчистую. От сознания всего ужаса, который происходил в моей реальности, все мои органы, кожа, нервные окончания накалились до предела. Следующим должен быть взрыв. Он неизбежен. Вот оно решение. Сейчас меня разорвет на мелкие атомы, и не будет уже ничего. Мне ненужно будет смиряться и принимать весь этот ужас. Но вместо этого вдруг наступила тишина, или, скорее, невесомость. Все вдруг стало черно-белым и незначимым. Я чувствовал, как мои губы растягиваются в улыбку. Наверное, именно так люди сходят с ума. Я отчетливо почувствовал прикосновение и запах юлиных волос. Вот же она. Пришла наконец-то сама. Посмеяться в лицо тем, кто сказал, что ее уже нет.
– Вот видишь…– произнес я шёпотом. – А ты говоришь «умерла».
— Сядь. Тебе нужно сесть. Мне становится страшно за тебя, –на сей раз я не сопротивлялся. С. усадил меня на стул и достал сигарету.
Когда сознание вернулось,я обнаружил себя все на том же стуле. Все те же серые стены окружали меня по периметру. Во рту у меня дымилась сигарета. Мне захотелось тут же избавиться от нее, но боль от резкого рывка напомнила мне, что мои руки в наручниках. Я был все там же, на том же месте…»